Очередной скандал, связанный с отравлениями, случился с российскими дипломатами из числа бравых и присяжных. Согласно расследованию чешского издания Respekt, в начале апреля в Прагу прибыл российский дипломат, которого встретили и отвезли на автомобиле сразу в российское посольство. Багажа у приезжего было всего ничего — ручная кладь из небольшого саквояжа. А в саквояже, как утверждают источники Respekt, находился смертоносный яд рицин. Первоначальные признаки отравления этим ядом похожи на грипп, что стало бы прекрасной маскировкой в условиях пандемии коронавируса. Чешские спецслужбы знали о прибытии «дипломата с рицином» и предположили, что яд предназначался для тех, кто был инициатором перемещения памятника советскому маршалу Коневу в столице страны и установки мемориальной доски и памятника солдатам Русской освободительной армии, погибшим в боях за освобождение Праги, а также переименования площади, где находится российское посольство, в площадь Бориса Немцова. В связи с этим под государственную охрану были взяты мэр Праги Зденек Гржиб, староста района Ржепорые Павел Новотны и глава администрации 6-го района Праги Ондржей Коларж. Эту информацию подтвердил МИД Чехии. Выяснилось, что Коларж, инициировавший перемещение памятника маршалу Коневу, уже получал угрозы убийством.
Это далеко не первый случай, когда российские спецслужбы пытаются устранить неугодных людей за границей с помощью яда. В действительности российские традиции такого рода борьбы с оппонентами уходят в глубокое прошлое. В этом материале мы вспоминаем семь наиболее громких отравлений, к которым были причастны советские спецслужбы.
Теодор Ромжа
1 ноября 1947 года был отравлен лидер греков-католиков Закарпатья, епископ Мукачевской епархии 36-летний Теодор Ромжа, который противился навязываемому Москвой присоединению к Русской православной церкви. Из-за этого до 1947 года в Закарпатье почти не было мероприятий по насильственному «воссоединению» униатов с православными. Бывший начальник отдела спецопераций МГБ Павел Судоплатов, руководивший ликвидацией Ромжи, в мемуарах утверждал:
«Хрущев обратился к Сталину с просьбой разрешить ему тайно ликвидировать всю униатскую церковную верхушку в бывшем венгерском городе Ужгороде. Сталин согласился с предложением Хрущева, что настало время уничтожить «террористическое гнездо» Ватикана в Ужгороде. Однако нападение на Ромжу было подготовлено плохо: в результате автомобильной аварии, организованной Савченко <министром госбезопасности Украины Сергеем Савченко. — The Insider> и его людьми, Ромжа был только ранен и доставлен в одну из больниц Ужгорода. Хрущев запаниковал и снова обратился за помощью к Сталину. Он утверждал, что Ромжа готовился к встрече с высокопоставленными связными из Ватикана… Майрановский <начальник спецлаборатории МГБ. – The Insider> передал ампулу с ядом кураре агенту местных органов безопасности — это была медсестра в больнице, где лежал Ромжа. Она-то и сделала смертельный укол».
Однако на следствии по делу Берии тот же Судоплатов, называя тех, кто был умерщвлен с помощью ядов, производимых в лаборатории Григория Майрановского, упомянул, что «по указанию члена Политбюро ЦК ВКП(б) и первого секретаря ЦК Украины Хрущева, по плану, разработанному МГБ УССР и одобренному Хрущевым, в городе Мукачево был уничтожен Ромжа — глава греко-католической церкви, активно сопротивляющийся присоединению греко-католиков к православию». Несомненно, в мемуарах генерал спутал Мукачево с Ужгородом. И на следствии Судоплатов не упомянул Сталина, хотя вряд ли Хрущев мог через голову Сталина пользоваться услугами Майрановского. Вероятно, решение об убийстве Ромжи было принято в сентябре 1947 года в связи с обсуждением докладной записки заместителя начальника отдела «О» МГБ УССР капитана Богданова руководству МГБ УССР о «ликвидации униатской церкви путем воссоединения ее с Русской православной церковью». Там говорилось об активизации «антисоветской деятельности» униатского духовенства и лично епископа Ромжи, об их жестком сопротивлении национализации земель и монастырей. Богданов утверждал, что «ликвидация греко-католической церкви при наличии в Закарпатье епископа Ромжи вообще невозможна», но его арест невыгоден, поскольку вокруг него появится «ореол мученичества».
А вот как описал нападение на Ромжу генеральный прокурор СССР Константин Горшенин в сообщении секретарю ЦК ВКП(б) Алексею Кузнецову:
«27 октября 1947 года в 12 часов ночи на проселочной дороге из села Лохово Мукачевского округа Закарпатской области на фаэтон, в котором ехали греко-католический епископ Ромжа и группа священников, налетела грузовая машина и сбросила его в кювет. После того как сидевшие в фаэтоне выпрыгнули и начали разбегаться, лица, ехавшие на грузовой машине, и другие, подоспевшие на легковой машине, напали на них и начали избивать железными предметами. В результате тяжело ранены епископ Ромжа, священник Бачинский, секретарь епископа Маслей и кучер. Ромжа, будучи доставлен в больницу, от полученных ранений скончался. Предварительным следствием установлено, что нападение на епископа и сопровождавших его лиц было заранее организовано группой злоумышленников, в распоряжении которых находились мотоцикл, грузовая и легковая автомашины. Следствие по делу ведет Уполномоченный Министерства Государственной безопасности УССР. Надзор за следствием осуществляет Прокурор Закарпатской области».
Прокурор Горшенин не знал, что нападение на епископа совершили как раз те, кто его потом расследовал. У него даже появилась мысль списать нападение на епископа на бойцов УПА. Но местное население не сомневалось, что нападение — «дело рук НКВД» (к аббревиатуре МГБ еще не привыкли).
А вот что происходило с Ромжей в больнице. Согласно истории болезни, он поступил в первое хирургическое отделение Мукачевской больницы «немедленно после аварии… с ушибленными ранами нижней губы и подбородка, а также переломом нижней челюсти». Медики обработали раны и наложили шины на неправильной формы перелом нижней челюсти. 28–31 октября констатировалось, что у больного «состояние вполне удовлетворительное», «ночью спал», раны подсыхают, сердечная деятельность и легкие в норме, шина держится нормально. Правда, епископ постоянно жаловался на боль в ногах — голени были ушиблены и отекали. Ему прописали чай, бульон и кисель. Но в ночь на 1 ноября состояние пострадавшего резко ухудшилось: «В 12 часов больному стало плохо, стал беспокойным, появилась бледность, выступил холодный пот. Был вызван дежурный врач. Через 3–5 минут больной скончался». Это случилось в 00:50 1 ноября 1947 года. Дежурный врач М. И. Мишкольци застал больного в бессознательном состоянии, с поверхностным, прерывистым дыханием, и не мог ничем ему помочь.
Клиническая картина не характерна для смерти от яда кураре. Но что какой-то яд Ромже ввели, сомнений не вызывает. По показаниям Судоплатова, а также его заместителя Наума Эйтингона и Майрановского, «умер Ромжа не естественной смертью, а был умерщвлен путем введения ему яда Майрановским». Скорее всего, больному мог быть введен препарат, спровоцировавший разрыв гематом, образовавшихся при ударе, и кровоизлияние в мозг. Причиной смерти была записана «эмболия одной из артерий жизненно важных отделов головного мозга». Она могла произойти и без всякого яда, так что убийство оказалось хорошо замаскировано. В заключении эксперта Д. Н. Любомировой отмечалось, что у покойного выявлены повреждения 5–6-дневной давности, полученные в результате аварии и «относящиеся к разряду средней тяжести». «Вещество мозга отечное, на поверхности и разрезе мозжечка несколько кровоизлияний» размером 0,1–0,4 см. Причина смерти: «отек мозга с субарахноидальным кровоизлиянием в области ножек мозга и кровоизлияние в мозжечок в результате полученных повреждений при аварии». Все это списали на последствия автокатастрофы.
Николай Хохлов
15 сентября 1957 года на конференции Народно-трудового союза во Франкфурте-на-Майне был отравлен советский перебежчик, бывший киллер КГБ Николай Евгеньевич Хохлов, капитан госбезопасности. Это был человек с богатой биографией. Хохлов, освобожденный от военной службы по зрению, вскоре после начала Великой Отечественной войны поступил в истребительный батальон НКВД Октябрьского района Москвы. Там его завербовал руководитель киллеров НКВД Павел Судоплатов. Хохлов должен был в составе подпольно-диверсионной группы из четырех человек остаться в Москве, в случае если ее захватят немцы, и заниматься там диверсиями, а также убийствами высокопоставленных нацистских функционеров и чинов вермахта. По воспоминаниям Хохлова, группа была настолько плохо подготовлена, что наверняка была бы сразу обезврежена органами германской контрразведки. Он хорошо знал немецкий язык, поэтому, будучи заброшен в 1942 году к партизанам Белоруссии, он часто работал в мундире немецкого офицера. Хохлов стал одним из организаторов убийства генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе в сентябре 1943 года и был удостоен ордена Отечественной войны 1-й степени. В 1946–1949 годах он выполнял нелегальную миссию в Румынии.
В 1954 году Николай Евгеньевич во главе группы киллеров отправился в Западную Германию убивать лидера Народно-трудового союза Георгия Околовича. Однако к этому делу у него не лежала душа, поскольку все больше не нравилось то, что происходило в СССР. В качестве орудия убийства предполагалось использовать стреляющий портсигар и пистолет с отравленными пулями. В результате Хохлов предупредил Георгия Сергеевича о готовящемся покушении. Околович сообщил об этом американцам. Хохлов был арестован и согласился сотрудничать с ЦРУ в обмен на амнистию. В 1957 году он издал мемуары «Право на совесть», после чего и был отравлен. Хохлову подали чашку кофе в перерыве конференции. Но поскольку Николай Евгеньевич торопился на выступление, то успел выпить только полчашки. Это его и спасло. В кофе оказался сильнейший яд — радиоактивный таллий. По иной версии, выдвинутой другим перебежчиком, бывшим офицером КГБ Станиславом Лекаревым, Хохлов был отравлен радиоактивным полонием.
Хохлов вспоминал: «Внезапно я почувствовал ужасную усталость. Все начало кружиться у меня перед глазами в зале, электрические лампочки запрыгали, раздвоенные лучи света заплясали передо мной. Казалось, мир вокруг меня куда-то исчез, а мое тело сотрясали конвульсии борьбы с какой-то странной силой. Никто не подозревал, что химическое вещество с отсроченным действием орудовало в моем теле как бомба с часовым механизмом». Шесть недель врачи боролись за его жизнь в американском военном госпитале. Хохлов чудом выжил. В дальнейшем он служил американским советником при правительстве Южного Вьетнама, получил американское гражданство и переехал в США, где стал профессором психологии в Университете штата Калифорния. В 1992 году Хохлов был помилован президентом Борисом Ельциным и смог встретиться со своей семьей. Он скончался 17 сентября 2007 года в Сан-Бернардино, Калифорния, от сердечного приступа в возрасте 85 лет. В 2006 году он еще успел прокомментировать отравление Александра Литвиненко. Хохлов полагал, что покушение на него самого было исполнено «низшими чинами, которые жаждали получить медаль». А «Путин вытащил наверх многих людей из КГБ, и там их теперь слишком много; эти старые динозавры не могут избавиться от своих старых привычек».
Лев Ребет
Через неполный месяц после неудачного отравления Николая Хохлова КГБ успешно отравил одного из лидеров украинских националистов Льва Михайловича Ребета. 12 октября 1957 года он был найден мертвым на лестнице Украинского свободного университета в Мюнхене, где работал. Полиция сочла, что смерть последовала от сердечного приступа.
Лев Ребет был одним из руководителей украинского правительства, созданного во Львове 30 июня 1941 года. После разгона немцами этого правительства Ребет был арестован и с осени 1941 до октября 1944 года был заключенным Освенцима. После освобождения он поселился в Мюнхене, где был представителем Украинского главного освободительного совета, претендовавшего на роль правительства Украины. В 1948 году Ребет стал одним из руководителей отколовшейся от бандеровской фракции ОУН, так называемой «Заграничной ОУН». Он был профессором государственного права Украинского свободного университета в Мюнхене и являлся редактором общественно-политического журнала «Український самостійник». Ребет считался одним из главных теоретиков украинского национализма.
Степан Бандера
15 октября 1959 года в том же Мюнхене на лестнице своего дома был найден мертвым наиболее авторитетный лидер украинских националистов Степан Бандера, проживавший по документам на имя Стефана Поппеля. Первоначальным диагнозом была трещина в основании черепа в результате падения. По одной из версий, Бандера был еще жив и умер, не приходя в сознание, в карете скорой помощи по пути в больницу. Это вряд ли соответствует действительности, учитывая, что цианистый калий действует мгновенно. Врачи предположили, что падение стало следствием паралича сердца. Однако полицейская экспертиза показала, что Бандера был отравлен цианистым калием. Появилась версия о самоубийстве, но и полиция, и соратники Бандеры склонялись к мысли, что это убийство. Однако раскрыть преступление по горячим следам не удалось.
Бандера возглавлял наиболее влиятельную фракцию Организации украинских националистов — ОУН (б). В 1934 году он был организатором убийства министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого. Суд приговорил его к пожизненному заключению. В сентябре 1939 года Бандера был освобожден немцами из Брестской тюрьмы. В апреле 1941 года он окончательно размежевался с другим лидером ОУН Андреем Мельником, проведя съезд своей фракции в Кракове. При содействии бандеровской фракции был сформирован украинский батальон абвера «Нахтигаль». После разгона немцами украинского правительства во Львове Бандера был арестован и заключен в концлагерь Заксенхаузен, откуда был освобожден в сентябре 1944 года. Он поселился в Мюнхене, где продолжал руководить своей фракцией.
Убийства Ребета и Бандеры оказались раскрыты после того, как 12 августа 1961 года, перед самым возведением Берлинской стены, в Западный Берлин перебежал киллер КГБ Богдан Николаевич Сташинский со своей женой, гражданкой ГДР Инге Поль. Он сразу же явился в полицию и заявил, что убил Ребета и Бандеру по приказу КГБ, за что был награжден орденом Красного Знамени. Сташинский был украинским националистом, но в 1950 году был арестован и завербован МГБ и стал использоваться в качестве агента-провокатора для выявления дислокации отрядов УПА. Сташинский описал подробности убийства лидеров ОУН. Он следил за Ребетом и сопроводил его до места работы. С завернутым в газету металлическим цилиндром, заряженным ампулой с цианистым калием, Сташинский обогнал свою жертву, а затем стал спускаться по лестнице ему навстречу и, когда расстояние сократилось до двух ступенек, выстрелил в лицо Ребету содержимым ампулы.
Бандеру Сташинский опознал на службе в украинской церкви, а затем узнал его адрес. Он поджидал свою жертву в подъезде дома № 7 по Крайттманштрассе, на лестничной площадке третьего этажа, возле квартиры Бандеры. Тот перед входом в подъезд отпустил двух своих телохранителей, что сыграло роковую роль. За два убийства Сташинский был осужден на 8 лет тюрьмы, из которых отсидел лишь 4. Он был обвинен лишь в пособничестве убийству, а убийцами признали руководство КГБ СССР. В дальнейшем Сташинский сотрудничал с западногерманской и американской разведкой. В этом году ему должно исполниться 89 лет. Местожительство Сташинского неизвестно.
Распоряжение о ликвидации Ребета и Бандеры отдал сам Никита Хрущев. По всей видимости, это было связано с возрождением повстанческого движения в Западной Украине в 1956–1957 годах, когда после амнистии 1955 года туда вернулись бывшие участники бандеровского движения.
Александр Солженицын
Рицин чекисты впервые опробовали на писателе-диссиденте, нобелевском лауреате Александре Исаевиче Солженицыне. Отравление произошло 8 августа 1971 года и вызвало тяжелую кожную болезнь, от которой он лечился целых три месяца. Неизвестно, была ли доза яда смертельной, или расчет был только на то, чтобы вывести его из строя на несколько месяцев.
Отставной подполковник госбезопасности Борис Иванов, в 1971 году служивший в Ростовском управлении КГБ, рассказывал о покушении на Солженицына так:
«Знакомый, чуть суховатый голос произнес: «Зайдите ко мне». Приглашение крайне удивило меня. По неписаным законам редкие встречи с первым лицом управления происходили только с разрешения и в присутствии непосредственного начальника. Генерал находился в хорошем настроении. Рядом сидел незнакомый мужчина средних лет, одетый в двубортный светло-серый костюм. Жестом руки шеф пригласил меня занять место напротив незнакомца. Генерал представил нас друг другу, назвав должность, фамилию и звание гостя. Затем, сославшись на указание «центра» — КГБ СССР, строго предупредил о крайней конфиденциальности и чрезвычайной секретности предстоящей беседы и продолжил: «В нашу область с неизвестной целью едет писатель Солженицын. Товарищ из Москвы прибыл к нам в связи с этим тревожным обстоятельством. Вы, Борис Александрович, неплохо знаете ростовский период жизни Солженицына, его прошлые связи. Быть полезным товарищу из Москвы, кроме вас, честно говоря, некому. Что касается помощи других служб управления, соответствующие команды уже даны»…
Этим же вечером, после ужина, московский гость попросил меня выехать с ним в Каменск, поинтересовавшись расстоянием до него. Он вызвал машину, связался с центром информации 7-го отдела УКГБ, представился и уточнил, где находится «объект», то есть Солженицын. Буквально через 20–30 минут черная с отливом «Волга» мчала нас по гладкой, освещенной фарами бетонке. В пути мне стало известно, что А. И. Солженицын со своим другом остановились на ночлег в сосновом бору севернее Каменска. Цель поездки — заменить московскую «семерку» наружного наблюдения, сопровождавшую «объект», «семеркой» Ростовского УКГБ, так как «объект» намерен посетить Ростов, Новочеркасск и, возможно, другие города области. Мне же предстоит оперативно проверить выявленные «семеркой» контакты и связи «объекта», а материалы направить в Москву. Привожу дальнейший диалог:
Я. Зачем вы ехали из Москвы по такому обычному делу, так как связи «объекта» по области давно установлены, информация своевременно поступала в «центр»?
ОН. Могут возникнуть новые связи, а вообще-то я приехал с другой целью.
Я. Как долго вы будете у нас?
ОН. Как только выполню задание — улечу.
Последние слова заставили меня насторожиться. Почему от меня скрывают его миссию? Не собираются ли меня каким-то образом подставить под удар?
Вдали показались огни Каменска. Мы миновали его стороной и в нескольких километрах севернее города остановились на обочине, вышли из «Волги»; часы показывали одиннадцать.
— Оставайся на месте, — сказал «шеф» и направился к бору. Я внимательно следил за ним. Из-за деревьев навстречу ему вышел мужчина. Они о чем-то переговорили и разошлись. Подойдя ко мне, «шеф» известил:
— Передача состоялась, московская «наружка» снята. Кстати, пойдем посмотрим, чем занимаются «объект» с приятелем.
Перейдя шоссе, мы направились в глубину бора. Вскоре, метров через сто, мы увидели яркое-рыжее пламя костра и услышали ровные, спокойные мужские голоса. Идти дальше было глупо и небезопасно — нас могли обнаружить. Мы вернулись к машине.
— Едем в Новочеркасск, там заночуем, — отчеканил «шеф» и нырнул в «Волгу». Я последовал за ним.
Утром поступила информация о прибытии А. И. Солженицына и его приятеля в Новочеркасск. Наружное наблюдение держало их мертвой хваткой. Мы находились в машине и по рации с интервалом в 5–10 минут получали сведения о передвижении «объекта». Наконец поступило сообщение о прибытии «объекта» с приятелем на площадь Ермака, где, оставив машину, они направились в собор. Там в это время проходило богослужение.
Спустя несколько часов, следуя за «объектом», служба наблюдения установила 2–3 неизвестных нам адреса, интересовавших его. В дальнейшем предстояло выяснить, кто именно интересовал писателя, что за люди, цель и характер их взаимоотношений.
К обеду поступило сообщение, что «объект» с приятелем находятся на центральной улице города и заходят в магазины. «Шеф», торопя водителя, принял энергичные меры по передвижению машины к центру. Тем не менее он несколько раз останавливал машину, куда-то удалялся, возвращался, нервничал. Очередной его «выход» завершился неожиданно для меня: он встретился с незнакомцем из буфета гостиницы «Московская». «Значит, «незнакомец», — подумал я, — не является представителем «семерки» наружного наблюдения, ибо московская «семерка» давно покинула область».
Судя по жестам, «шеф» и «незнакомец» о чем-то спорили. Выйдя из машины, направился к спорящим, рассчитывая услышать хотя бы отдельные кусочки фраз. Все напрасно. «Незнакомец», что-то сказав напоследок «шефу», не видя меня, резко повернулся и направился в магазин. В этот момент я увидел «объекта» с приятелем, выходящих из дверей магазина. «Незнакомец» прошел мимо, затем повернулся и последовал за ними. Время бездействия кончилось. Подойдя к «шефу», я спросил:
— Вам помочь?
— Возможно... Пошли.
«Объект», «незнакомец», «шеф» и я двигались по центральной улице города. Чуть погодя «объект» с приятелем вошли в крупный по новочеркасским меркам гастроном. Следом — мы. Таким образом, мы все оказались в одном замкнутом пространстве. «Незнакомец» буквально прилип к «объекту», который стоял в очереди кондитерского отдела. «Шеф» прикрыл «незнакомца». Они стояли полубоком друг к другу, лицом к витрине. «Незнакомец» манипулировал возле «объекта». Что он делал конкретно, я не видел, но движения рук и какой-то предмет в одной из них помню отчетливо. В любом случае рядом со мной в центре Новочеркасска происходило что-то для меня непонятное. Вся операция длилась 2–3 минуты.
«Незнакомец» вышел из гастронома, лицо «шефа» преобразилось, он улыбнулся, оглядел зал, увидев меня, кивнул и направился к выходу. Я последовал за ним. На улице «шеф» тихо, но твердо произнес:
— Все, крышка, теперь он долго не протянет.
В машине он не скрывал радости:
— Понимаете, вначале не получилось, а при втором заходе — все о'кей!
Но тут же осекся, посмотрев на меня и водителя».
На официальный запрос газеты «Совершенно секретно» в 1992 году о покушении на Солженицына КГБ ответил, что все материалы оперативных разработок на него были уничтожены. Наследники Андропова явно стремились спрятать концы в воду.
В 1992 году Солженицын вспоминал: «Никакого УКОЛА я не помню, но внезапно среди дня у меня стала сильно болеть кожа по всему левому боку. К вечеру (остановились у знакомых) — все хуже, большой ожог, к утру даже невиданный: но всему левому бедру, левому боку, животу и спине, много отдельных волдырей, самый крупный — диаметром сантиметров 15. Пошли в обычную амбулаторию (я еле ходил). Там — наверняка не злоумышленно, а по запущенности нашего народного здравоохранения — мне прокололи несколько крупных волдырей, отчего стали открытые раны. (Позже я узнал от опытного врача, что волдыри нельзя прокалывать, надо мазать терпеливо марганцовкой, еще чем-то.) Все же я решил ехать дальше на юг, Ростов объехали (не были там), но я смог дотерпеть только до ст. Тихорецкой, после чего мой друг посадил меня на обратный поезд в Москву… В дальнейшем меня лечили частные врачи, болезнь длилась месяца два-три».
Согласно заключению доктора медицинских наук, руководителя республиканского центра лечения острых отравлений Евгения Алексеевича Лужникова, симптомы болезни Солженицына «характерны для накожного отравления ядом рицинином, который содержится в клещевине (турецкая конопля)… При попадании яда рицинина под кожу в виде частиц семян клещевины через несколько часов возникают сильный озноб, резкое повышение температуры тела до 39–40 градусов, общая слабость, головная боль. В месте попадания самого яда появляются покраснение, отек тканей, которые постепенно увеличиваются. В течение нескольких дней могут развиться глубокие язвенно-некротические изменения не только кожи, но и подлежащих тканей, вплоть до костных. Образующиеся язвы плохо поддаются лечению, иногда их заживление длится в течение двух-трех лет. Смертельный исход развивается при попадании под кожу около трех миллиграммов данного токсического вещества».
Владимир Войнович
Следующей жертвой отравителей в погонах стал другой писатель-диссидент — Владимир Войнович. В мемуарах «Дело № 34840», вышедших в 1993 году, он описал, как его отравили сотрудники КГБ. В 1975 году Войновича вызвали для беседы в КГБ. Ему предложили перестать печататься на Западе и начать печататься в СССР. Для обсуждения условий снятия запрета на издание его произведений чекисты пригласили Войновича на вторую встречу, которая происходила в номере 480 гостиницы «Метрополь» 11 июня 1975 года. Двое беседовавших с ним чекистов, Петров и Захаров, при первой встрече были настроены вполне дружелюбно и старались убедить Владимира Николаевича «органы теперь работают по-другому». Петров на самом деле был Пас Прокофьевичем Смолиным, начальником исследовательского отдела КГБ, а Захаров оказался Геннадием Ивановичем Зареевым, заместителем начальника Управления по экспорту и импорту прав на произведения художественной литературы и искусства Всесоюзного агентства по авторским правам (эту должность занимали действующие офицеры КГБ).
Один из чекистов достал нераспечатанную пачку сигарет «Столичные», и, когда Петров отвлек внимание писателя на висевшую в номере картину, Захаров подменил его сигареты на принесенные. Закурив, Войнович в какой-то момент почувствовал, что с ним происходит «что-то необычное»: «Мне кажется, я плохо слышу своего собеседника, переспрашиваю, напрягаюсь. Разговор явно идиотский, но я почему-то не пытаюсь его прекратить. Петров пристально в меня вглядывается (для того, наверно, и развернулся), словно пытается что-то определить по моему виду». Войнович перестал понимать, зачем находится в компании двух офицеров КГБ. Оказалось, что беседа длилась более трех часов. А писателю казалось, что не более 40 минут. По словам Войновича, выходя из гостиницы, он уже не различал лица дежурной и долго пытался попасть в стеклянные двери: «Мне было плохо. У меня все болело: голова, сердце, ноги. Икры ног словно окаменели. В таком состоянии надо было сразу ехать домой. И я бы поехал, если бы хоть чуть-чуть понимал свое состояние. Я его не понимал, но помнил: Ира просила купить нафталин. Обычно ее поручения тут же вылетают у меня из головы. Сейчас же мне казалось, я не могу вернуться без нафталина. С тупым автоматизмом я действовал по заранее намеченной программе. Я шел, как глубокий и слабый старик, наклонившись вперед и еле переставляя ноги».
С большим трудом он добрался домой: «В первом часу ночи я вдруг вспомнил некоторые высказывания Петрова, и только сейчас до меня дошло их значение. Ира спала с дочкой в другой комнате. Я пошел, разбудил ее, попросил выйти на балкон и здесь сказал: «Ты знаешь, они обещали меня убить». Но своего состояния и сейчас оценить не мог. Оля проснулась, заплакала, и Ира ушла к ней. Я лег и начал осознавать, что со мной происходит что-то необычное. Стал записывать свои подозрения. «Что-то мне нехорошо. У «них есть какой-то способ убивать так, что человеку становится плохо с сердцем. Так, говорят, убили Бандеру»… До восьми я провалялся в постели, потом встал. Чувствовал себя мерзко, но что-то соображал. Сел за машинку и написал открытое письмо Андропову. Написал более или менее связно, но только о вызове, угрозах и странном бормотании Петрова после разоблачения микрофона. Закончил, подражая некоторым образцам, в патетическо-горделивом тоне, что, мол, Чонкин уже пошел по свету и всем вашим инкассаторам, вместе взятым, его не победить (что, впрочем, правда). Написал, что этим письмом обращаюсь не только к Андропову, но и за защитой к мировой общественности и к писателям Генриху Бёллю, Артуру Миллеру, Курту Воннегуту, Александру Солженицыну и еще кому-то».
Письмо Андропову Войнович зачитал на пресс-конференции на квартире академика Сахарова. Затем он обратился к токсикологу, который предположил, что его отравили ЛСД, аминазином или иным психотропным средством. В данном случае Войновича не пытались убить, а хотели лишь ввести в пограничное состояние сознания, чтобы во время беседы он утратил контроль над собой. На международной конференции «КГБ вчера, сегодня, завтра» в мае 1993 года в кулуарах бывшие сотрудники КГБ рассказали Войновичу, что яды для таких случаев, как у него, изготавливались в лаборатории № 12 на 3-й Мещанской улице. А бывший генерал-майор КГБ Олег Калугин сказал Войновичу, что «против вас, вероятно, было употреблено средство из тех, которые проходят по разряду «brain damage» (повреждение мозга)».
Георгий Марков
В сентябре 1978 года в Лондоне был убит болгарский диссидент, писатель и журналист Георгий Марков. В 1969 году он эмигрировал в Англию, спасаясь от преследований на родине, и начал работать на Би-Би-Си. 27 декабря 1972 года Марков, как невозвращенец, был осужден болгарским судом заочно на 6,5 лет лишения свободы. В болгарском КГБ опасались, что Марков располагает компроматом на главу болгарских коммунистов Тодора Живкова, и, с его санкции, решили ликвидировать диссидента.
7 сентября 1978 года, выйдя с работы, Георгий Марков направился к своему автомобилю. Проходя через толпу на автобусной остановке, он споткнулся о чей-то зонтик и почувствовал укол. Человек с зонтиком извинился и уехал. На следующий день Марков почувствовал тошноту, резко поднялась температура. Его госпитализировали, но спасти не смогли. 11 сентября диссидент умер, но перед смертью успел рассказать об инциденте с зонтиком. Вскрытие показало, что при уколе зонтиком в икру его ноги была введена металлическая капсула с рицином. По утверждению бывшего генерал-майора КГБ СССР Олега Калугина, в 1978 году через него передавались указания советским агентам снабдить спецслужбу Болгарии зонтиком с пружиной, которым и был убит Марков. По свидетельству Владимира Войновича, Калугин говорил ему: «Есть такое средство, что если им намазать, скажем, ручку автомобиля, человек дотронется до ручки и тут же умрет от инфаркта. Сначала такое именно средство хотели применить против болгарина Георгия Маркова, но потом побоялись, а вдруг кто-нибудь другой подойдет и дотронется… Поэтому подумали и додумались до стреляющего зонтика».
Между прочим рицин, которым его убили, тоже был произведен в СССР — в 12-й лаборатории КГБ. Перебежчик Олег Гордиевский, бывший резидент КГБ СССР в Лондоне, утверждал, что ликвидация Маркова была подготовлена генералом Сергеем Голубевым, который «лично повез яд, заложенный в острие специального зонтика». Фактически это была совместная операция КГБ СССР и КГБ Болгарии.
Основной подозреваемый в убийстве Маркова — итальянский арт-дилер Франческо Гуллино, живущий в Дании, — так никогда и не был осужден. По версии болгарского журналиста Христо Христова, Гуллино был арестован в Болгарии за контрабанду и завербован болгарским КГБ. Он будто бы получил две болгарские медали «за заслуги в сфере безопасности и общественного порядка». В 1993 году он допрашивался британской и датской полицией в Копенгагене, но улик против него не было найдено. Позднее датская полиция потеряла его из вида, но его знакомые в Болгарии, Англии и США утверждают, что он жив и находится в добром здравии.