Положение вне иглы. Как санкции превратили Россию из нефтяной сверхдержавы во второстепенного игрока

Available in English

ОПЕК+: Россия утратила свою роль

До 2022 года Россия занимала на нефтяном рынке особое положение. Масштабы добычи, развитая инфраструктура, диверсифицированная экспортная география и тесная координация с Саудовской Аравией позволяли ей быть не просто поставщиком, но и одним из игроков, которые формируют глобальный нефтяной баланс. В формате ОПЕК+ совместные решения Москвы и Эр-Рияда о сокращении или наращивании добычи задавали ориентиры рынку и формировали ожидания.

Сегодня формально эта модель сохраняется, но на деле радикально изменилась. Россия остается участником ОПЕК+, но ее влияние заметно ослабло. Причина заключается не в падении добычи как таковой, а в резком сокращении альтернатив для экспорта.

В отличие от Саудовской Аравии, Россия больше не располагает свободным доступом к нескольким высокомаржинальным рынкам. Потеря европейского направления лишила ее ключевого рычага — возможности перераспределять потоки между регионами с разной ценовой чувствительностью.

Саудовская Аравия может маневрировать добычей, опираясь на свои низкие издержки, значительные резервные мощности и широкий спектр покупателей. Россия же вынуждена учитывать санкционные ограничения, что делает ее участие в координации пассивным, а сокращения — в значительной степени вынужденными. Никто не отменял и тот факт, что российская геология и инфраструктура плохо приспособлены к частым маневрам добычи: консервация скважин сложна и дорога, восстановление требует времени и инвестиций.

Главное, что сам мировой нефтяной рынок за последние годы заметно изменился. Рост добычи вне ОПЕК+ сформировал устойчивый запас предложения, который снижает значение любых одиночных решений. Дефицит предложения на фоне постковидного восстановления 2022 года сменился избытком, цены c уровня $100 за баррель в 2022 году ушли в зону $60–65.

В 2025 году Саудовская Аравия скорректировала свою стратегию и перешла от попыток сохранить высокую цену нефти к стратегии удержания доли рынка. Добровольные сокращения добычи используются прежде всего как сигнал, говорящий о наличии резервных мощностей, а не как инструмент жесткого балансирования.

На фоне структурного профицита нефти Эр-Рияд готов пережить период более низких цен, сохранив инвестиционный темп и статус ключевого стабилизатора системы. Для России такая стратегия недоступна, и это усиливает асимметрию внутри ОПЕК+. В результате именно Саудовская Аравия задает стратегический тон внутри ОПЕК+, тогда как роль России сводится к поддержке уже принятых решений.

Торговля с Азией: поставки есть, влияния нет

Переориентация экспорта в Китай, Индию и Турцию позволила России практически сохранить объемы поставок, однако качество доступа к рынкам резко ухудшилось. Азиатские покупатели ориентированы прежде всего на цену (точнее, на размер скидки), они не дают поставщику устойчивых переговорных позиций.

Россия больше не может свободно выбирать направления поставок и оказалась зависимой от узкого круга крайне чувствительных к цене покупателей. Индия уже показала готовность резко сократить закупки под санкционным давлением. Китай не отказывается от российской нефти, но использует ситуацию для усиления ценового давления и расширения собственной маржи.

Сейчас Россия экспортирует 80% нефти в Китай и Индию. Последняя получает из России примерно 1,7 млн баррелей нефти в день. Из них около 300 тысяч приходится на одного нефтепереработчика Nayara (на 49% принадлежит «Роснефти»), который уже находится под санкциями. Если США будут сильно давить на остальных покупателей, которых санкции еще пугают, то Индии придется искать поставщиков на 1,4 млн баррелей в день, а России, соответственно, покупателей. Если Дональд Трамп сумеет заставить отказаться от российской нефти и Китай (как минимум его госкомпании), то это еще минус 500 тысяч баррелей в день. Есть также Турция, которая закупает небольшие объемы нефти по морю — около 300–400 тысяч баррелей в день.

При значительном снижении спроса со стороны Индии и Китая Россия продолжит искать потребителей в Юго-Восточной Азии — Индонезии, Малайзии, Вьетнаме, Камбодже. Это не такие крупные страны, которым нужна дешевая нефть и которые, вероятно, более открыты.

Даже если индийские или китайские компании попадут под вторичные санкции, на их месте на следующий день откроется десять новых. Со временем санкции определенно создадут дополнительные транзакционные издержки для российских производителей нефти. Им придется предоставлять большие скидки, потому что иначе никто не захочет брать на себя этот риск.

Главное изменение для России — не объемы, а смена роли. Страна продает нефть, но не формирует условия торговли. Любое изменение конъюнктуры, логистики или санкционного режима напрямую отражается на объемах закупок и размере дисконта. Именно это наблюдается с октября 2025 года, когда после введения санкций против «Роснефти» и «Лукойла» госкомпании Китая и Индии сочли за лучшее приостановить импорт российской нефти.

В результате за последние три месяца цена на российскую нефть упала почти на 30%, к отметке около $40 за баррель — минимальному уровню с начала войны. Соответственно, доходы России от нефти и газа по итогам декабря сократятся почти вдвое по сравнению с декабрем прошлого года — ниже они были только в августе 2020 года, во время глобального падения потребления из-за пандемии.

Санкции: убрать не нефть, а ренту

Важно помнить, что изначально санкции вводились не для вытеснения российской нефти с рынка. Резкое сокращение поставок привело бы к дефициту и скачку цен, чего никто не хотел. Поэтому цель ограничительных мер была иной — повысить расходы на логистику для России, увеличить дисконт для российской нефти и затруднить торговлю, не дестабилизируя при этом нефтяные рынки резким прекращением экспорта. Фактически, задача была сохранить объемы российских поставок, но резко сократить их маржинальность.

Первое время эта стратегия работала лишь частично: высокие цены и не особо активные механизмы принуждения к выполнению санкций позволяли России сохранять доходы от экспорта.

Последние санкции США действительно выглядят гораздо более серьезными, чем все предыдущие, поскольку они нацелены на сердце российской нефтяной промышленности. Крупнейшие компании — государственная «Роснефть» и частная «Лукойл», которые вместе обеспечивают добычу около 6,8 млн баррелей в день, — дают 5% мирового объема добычи нефти.

Но мало принять санкции, ключевая задача — обеспечить их соблюдение. В январе 2025 года аналогичные санкции были введены против менее крупных «Сургутнефтегаза» и «Газпром нефти». Это сначала привело к снижению поставок, но уже через два месяца они восстановились. Компании перенаправили потоки в Китай. Покупателями нефти стали не самые крупные, государственные китайские компании, а переработчики второго эшелона, так называемые «самовары». Результат — «Газпром нефть» недавно сообщила о росте добычи и планирует рост по итогам года.

Санкции против «Роснефти» и «Лукойла», видимо, пойдут по схожему сценарию. Сейчас, безусловно, поиск покупателей усложнился, доступ к страхованию и клирингу стал еще проблематичнее, а объемы нефти застревают в море, усиливая давление на цену. Но, вероятнее всего, в начале 2026 года экспорт постепенно восстановится. Будут созданы новые компании-«прокладки», появятся многочисленные посредники, будет задействован весь доступный «теневой флот». Как всегда, лазейки найдутся — были бы желающие заработать на дешевой российской нефти (а они есть всегда).

В известной степени это заложено в саму архитектуру этих санкций: они не столько инструмент сокращения поставок, сколько элемент переговорного процесса и символический жест, приглашающий Россию вернуться к переговорам. Пока США не применяют жестких инструментов контроля и принуждения. Но в принципе такая возможность остается, если переговоры окончательно зайдут в тупик.

Параллельный энергетический рынок: нефть вне системы

Санкционные ограничения не вытесняют российскую нефть с рынка, но ускоряют ее дрейф в параллельную торговлю, существующую вне западных финансовых, логистических и ценовых институтов.

Санкционная нефть уходит в серую зону, где уже сформировались полноценные цепочки поставок: операторы «теневого флота», специализированные трейдеры и страховые компании, мелкие банки, осуществляющие недолларовые расчеты, независимые переработчики, готовые принимать повышенные риски ради нескольких долларов дополнительной маржи, и так далее. Все они работают в иной институциональной реальности: расчеты в национальных валютах или крипте, флот вне юрисдикции стран G7, перевалка «борт-в-борт», отсутствие зависимости от западного страхования, банков и бенчмарков.

Подобные схемы использовались и ранее, в частности при экспорте иранской нефти. Но нынешний масштаб принципиально иной. Совокупный объем санкционированных поставок нефти (Россия, Иран, Венесуэла) уже составляет порядка 10–11% мировой морской торговли нефтью. Этого достаточно для существования отдельного и абсолютно непрозрачного рынка со своей логистикой, посредниками и ценовой логикой.

Переговоры, инвестиционная пауза и долгосрочные последствия

Падение мировых цен на нефть в конце этого года связано не только с текущим балансом спроса и предложения, но и со снижением премии из-за геополитических рисков. Рынок начал закладывать возможность деэскалации конфликта между Россией и Украиной.

При этом рынок не ждет быстрого возвращения российской нефти на Запад: санкции всегда снимают долго и выборочно, европейский рынок не откроется мгновенно, а логистика и доверие восстанавливаются годами. То есть игроки на понижение закладываются не на возвращение российской нефти в будущем, а на происходящее уже сейчас снижение опасений по поводу новых потрясений. В условиях избытка предложения даже гипотетическая нормализация повышает цену — и парадоксальным образом работает против российских нефтяных доходов.

Даже в случае заключения мирного соглашения ключевым фактором, определяющим будущую роль России на нефтяном рынке, становится инвестиционная динамика. С 2022 года российская нефтяная отрасль фактически вошла в режим инвестиционной паузы. Крупные проекты откладываются, геологоразведка сокращается, технологически сложные направления не развиваются.

Причина заключается не только в санкциях, но и во внутренней фискальной политике, ориентированной на изъятие ресурсов отрасли в бюджет. В результате нефтяная отрасль способна поддерживать текущие объемы, но утрачивает потенциал роста. Перенос запуска проекта «Восток Ойл» на 2030 год стал символом этой тенденции: долгосрочные инициативы отодвигаются, а горизонт планирования сокращается. Так что на значительные новые объемы добычи и экспорта в ближайшие годы рассчитывать не приходится.

Новая роль — «возмутитель спокойствия»

В совокупности эти факторы формируют новую реальность. Российская нефть никуда не исчезла, она остается на мировом рынке, но все меньше встроена в систему, которая этот рынок формирует. Влияние России на формирование цен, потоков и стратегических решений радикально сократилось. Россия сохраняет объемы, но теряет ренту, гибкость и влияние. Внутри ОПЕК+ центр принятия решений сместился к Саудовской Аравии.

Россия превращается из нефтяной сверхдержавы в крупного, но внесистемного игрока, который все меньше влияет на рынок через институциональные механизмы (ОПЕК+, бенчмарки, долгосрочные контракты) и все чаще воздействует на него через нестабильность и неопределенность.

В прежней конфигурации Россия была встроена в архитектуру рынка. Ее действия были предсказуемы, интересы понятны, а участие институционально оформлено. Именно поэтому она могла быть соархитектором ОПЕК+, участвовать в балансировании предложения и формировать ожидания. Сегодня эта функция во многом утрачена. Однако на ее месте возникает другая — менее управляемая, но не менее значимая: Россия все чаще выступает как внесистемный фактор, своего рода enfant terrible мирового нефтяного рынка.

Во-первых, российские потоки все чаще выходят за рамки стандартных торговых каналов. Параллельный рынок санкционированной нефти не встроен в систему бенчмарков, не прозрачен и слабо поддается прогнозированию. Его объемы могут резко меняться в зависимости от санкционного давления, логистических ограничений или политических сигналов. Для глобального рынка это означает рост «шумовой» составляющей: нефть есть, но она появляется и исчезает вне привычной логики. Российская нефть становится источником постоянной неопределенности.

Рынок вынужден учитывать не столько объемы, сколько риски: вторичные санкции, сбои логистики, внезапные изменения маршрутов, застревающие танкеры, непрозрачные сделки. Даже ожидание деэскалации или переговоров работает не на стабилизацию, а на усиление волатильности, поскольку рынок не понимает, какие именно объемы и на каких условиях могут вернуться в белую зону.

Кроме того, Россия все чаще действует не в логике оптимизации доходов, а в логике выживания. Решения о наращивании или поддержании поставок принимаются исходя не из рыночных сигналов, а из тактических соображений доступности тех или иных рынков в условиях санкций. Это снижает корреляцию между ценой и предложением — одну из ключевых основ функционирования рынка.

Исторически крупнейшие производители нефти играли роль стабилизаторов: либо через резервные мощности, либо через координацию, либо через предсказуемое поведение. Россия постепенно выходит из этой категории. Она не обладает ни резервными мощностями саудовского масштаба, ни сопоставимой гибкостью, ни доступом к универсальным рынкам. Зато она обладает другим ресурсом — способностью нарушать равновесие. Россия может:

• резко появляться на рынке по демпинговым ценам;
• задерживаться в логистических цепочках, создавая локальные избытки;
• менять направление потоков, не вписываясь в сезонные и ценовые модели;
• уходить на «параллельные» серые рынки.

В этом смысле Россия превращается из участника, помогающего рынку находить равновесие, в игрока, который это равновесие систематически расшатывает.

Такой сдвиг имеет долгосрочные последствия. Рынок может приспособиться к снижению доли России или к дисконту. Гораздо сложнее адаптироваться к постоянному источнику неопределенности, который не подчиняется привычной логике. В результате рынок вынужден учитывать Россию не как структурный элемент, а как фактор риска, который перемещается внутри системы и создает локальные возмущения.

Даже возможное мирное соглашение не отменяет этих сдвигов. Роль России в мировой нефтяной системе уже изменилась — и это изменение носит структурный, а не временный характер.